#классика@proigrivatel
– Там дед помер! – закричал Андрейка. – Вон! Мам, смотри!
Мать всплеснула руками, кинулась к окну, пожевала с минуту губы.
– Да нет, – сказала она. – Всё в порядке.
Андрейка прыснул в кулак.
– Я же говорила не шутить так, – нахмурилась мама. – Это нехорошо. Что он тебе сделал?
Андрейка пожал плечами.
– Просто забавно. Шутка же…
– Ага. А всё-таки его жалко, – сказала мама и снова глянула в окно. Низенький старичок сидел на скамеечке. На картонке рядом с ним грелись на солнце фрукты. – Он тут с самого утра.
– Ага, – отозвался Андрейка.
– Вот что, – решила мама. – Отнеси ему покушать.
– Мам! – протянул Андрейка. – Я гулять. В другую сторону вообще.
– Не мамкай, – она запорхала по кухне; стукнул нож о доску. – Мигом. Будешь знать, как вот так шутить.
– Не буду, – прошипел Андрейка. – Привязалась…
Мама тяжело вздохнула.
– В кино, значит, не идёшь? И папе сказать? И…
– Да понял я! – крикнул Андрейка. – Отнесу.
Он выхватил из рук матери шелестящий целлофаном пакет, сунул исцарапанные ноги в тапочки и вышел на улицу. Солнце сразу прибило его лавиной жара. Облака на небе стёр рукой невидимый гигант, и сам асфальт, казалось, дышал пылью.
Старичок, несмотря на жару, сидел в побитом временем пиджаке и брюках, а потное лицо в кривых волосках обмахивал фетровой шляпой.
Андрейка остановился в нерешительности. Взгляд прыгал со сморщенного лица на помятые яблоки и пучки вялого зеленого лука.
– Покупать пришёл? – спросил старик сварливо.
– Нет…
– Так проваливай.
– А смотреть нельзя, что ли? – вспыхнул Андрейка.
– Нет. Покупай или пошёл вон!
Вот ведь противный старик! Сидит, губу выпятил. Хоть бы повежливее себя вёл.
Андрейка хотел уже развернуться и убежать, но увидел в окне маму. Она внимательно следила за сыном.
– Ты ещё здесь?
Старик достал замызганный платочек и высморкался.
– Да я... – начал Андрейка, – вот… вам покушать принёс.
Он неуверенно протянул пакет.
Старик приподнял кустистую бровь, янтарные глаза вцепились в огромную эмблему БП со стаканом чая на днище пакета.
– Чего там? Шутки шутишь?
– Да вы моих не поймёте.
– Срань Господня, моложе моего ногтя, а уже дерзит, – вскрикнул старик. – Сечас!
Это “сечас” звучало очень забавно, но Андрейка сдержал улыбку.
Старик дрожащими пальцами достал из нагрудного кармана очки в серебристой оправе, воздрузил на кривой носище. Взял пакет и глянул внутрь.
– Ммм-м-м, – вздохнул он. – А я не жрамши…
Старик достал два обёрнутых бумажной салфеткой бутерброда с колбасой и бутылочку молока. Поставил на картонку.
– И чего принёс?
– Чтобы вы поели, – Андрейка смял пакет и сунул в карман. – Мама передала…
– А спасибо! – неловко сказал старик. – А ты, сорванец, слова помягше кидай.
– Да, да, – Андрейку смущал грубый старик. – Кушайте. Я побегу.
Он уже повернулся, но сильные руки удержали за майку.
– Погоди, погоди, – бормотал старик. – Вот. И вот.
В карман Андрею закатились два тёплых яблока.
– Я такие не люблю… и вообще… – мальчик хотел поскорее уйти.
– Храни Господь, – всё бормотал старик. – Спасибо… развалина старая…
Андрейка вырвался и убежал.
Остановился он только когда пробежал два квартала.
Неистовое лето жгло и парило уже вторую неделю. Листья поникли, даже в тени воздух был густой и тёплый, высушивал глотку и нос.
Борька ждал его у старого фонтана. Каменная поверхность растрескалась, и вода лениво сочилась в нишу, заполненную мёртвыми листьями. Воробьи скакали вокруг водяных вен, тыкались в щели с влагой. Потешные птицы почему-то не боялись Андрейку и внимательно рассматривали его глазами-бусинками.
– Ктоо-о? – спросил Борька. Он был не такой привередливый и с удовольствием хрустел яблоками. – Это-ж… Я эво знаю!
– И как его зовут? – Андрейка почему-то заинтересовался стариком.
– Даа-а… Игнат эво кличут. Ну, мама говорила, – он кинул огрызок в фонтан, и воробьи карими брызгами вспорхнули в небо. – Есть еще?
– Нет. А что она еще говорила?
– Да ничего, – пожал плечами Борька. – Он тут часто сидит. Его дом в том же подъезде.
– А давай последим за ним? – Андрейка даже подпрыгнул, такая удачная пришла в голову идея..
Борька согласился.
Была у них игра такая. Выберут себе человека и следят за ним – среди толпы и в переулках тихо крались мальчишки за целью, а раньше даже влезали друг другу в дом и там прятались по шкафам и под кроватями.
Забава прекратилась, когда Андрейка расколошматил любимую вазу Борькиного папы, и теперь они занимались слежкой только на улице.
В арсенал юных шпионов шли журналы с прорезанными дырками для глаз, трава, которую они закладывали под повернутую козырьком назад кепку, чтобы прятаться в кюветах, даже огромная коробка из-под холодильника, где они частенько укрывались. Однако Игнат оказался лёгкой целью. Сидел он на одном месте и даже в туалет не отлучался – только достанет иногда жёлтую газету, пошелестит да спрячет.
– Может, ну его? – спрашивал Борька. Они сидели за кованым забором стадиона. Вернее, Андрейка сидел, а Борька боялся запачкать белые шорты и держался руками за прутья забора. – Ничего интересного…
– Да погоди, – шипел Андрейка. Его грызло странное желание узнать, почему сидит старик. Не верилось мальчишке, что в полупустом дворе можно кому-то продать яблоки, да и всё в образе старика от костюма до шляпы интриговало.
Вечером старик собрал фрукты и зашёл в подъезд. Борька к тому времени – небо проросло звёздочками – уже убежал домой. Андрейка успел пробежать за старичком и посмотрел номер квартиры – так, на всякий случай.
Следующим утром он встал очень рано, сбегал за молоком заранее, наспех позавтракал холодными блинами и снова отправился в дозор.
Уже к полудню он понял, что старик снова проведет весь день на пекле. Снова подходить он боялся… да и почему-то не хотел. "Почему мне неуютно говорить с ним, – подумал Андрейка, – будто вину чувствую." Он обошёл дом стороной и решил заглянуть в окно, благо старик жил на первом этаже.
Каково же было удивление, когда он увидел, что окно в рассохшейся деревянной раме стояло приоткрытым и без решётки. С другой стороны… кто в этой глуши будет грабить немощного старика?
Андрейка осмотрел пустую улицу и поддался порыву. Ухватившись пальцами за колючий камень, он вскарабкался и со скрипом раскрыл ставень. Шлёпки он поставил на подоконнике.
Спаленка была маленькой и невзрачной, но почему-то уютной. У бабушки в деревне он спал в похожей. Поверх рыжеватого линолеума лежал ковёр, потускневшие обои с лозами винограда хрустели и морщились от одного взгляда. Пышная кровать напротив зеркала была идеально ровно застелена. Рядом, на тумбочке, тикали часы, а чуть правее в лакированной рамочке блестела за стеклом черно-белая фотография: Игнат, молодой ещё, в толстых очках, стоит рядом с низенькой женщиной. Она не поражала красотой, скорее наоборот, но глаза Игната за оправой глядели так уверенно, сильно и счастливо...
Андрейка осторожно осматривал комнаты, однако в ванной и на кухне ничего интересного не нашёл. Только в маленькой кладовочке увидел пыльный самовар.
Стук по линолеуму заставил мальчика вздрогнуть, он уже приготовился сорваться к окну, но увидел, что это кот спрыгнул с комода. Толстый, гладкий, как фарфоровая статуэтка, он нагло смотрел на мальчика и шевелил усами. Что, мол, делаешь тут?
– Кс, кс, кс, – прошептал Андрейка. Кот зевнул и принялся вылизываться. Мальчик попробовал его почесать, но котяра мякнул, уклонился от пальцев и залез под кровать.
Андрейка тихо рассмеялся и представил, как дед Игнат сидит зимними вечерами у старого выпуклого телевизора и пьет чай, пока за окном полощет снег вьюга, и стучат часы в полумраке, а кошак растянулся на его простреленных болью коленях. И в ту же секунду, стоило представить эту картину, у мальчика кольнуло сердечко. Он натянул тапки и поспешно выбрался из квартиры, однако странное ощущение одиночества не покидало до самого вечера.
На следующий день он специально прошёл мимо старика и поздоровался.
– Ну привет, коль не шутишь, – резко ответил старик, и у Андрейки порвало сердце. Понял он, почему так страшно стало. На той фотографии на комоде у Игната такие сильные, налитые силой и счастьем глаза, и вот, на улице… контраст оказался просто чудовищным: слабые, водянистые, с морщинистыми веками, они выглядели уныло и жалко, как две подёрнутые льдом лужицы.
– Да наденьте вы, наконец, очки! – вскрикнул в сердцах Андрейка.
– А? Чего?.. – опешил Игнат.
Андрейка махнул рукой и убежал к своему дому, оглушённый странной картиной. Он сел на лавочку, погрузился в раздумья и не заметил, как рядом села соседка. Он не помнил имени её, но знал в лицо, слегка распухшую от недостатка в ходьбе и с короткими курчавыми волосами.
– Чего, на дедка кричал, Андрюшко? – спросила она и принялась щелкать семечки.
– Я?.. – мальчик удивился, что она знает его имя. – А... вы видели?
– Ну да, да, – кивнула она. – Как ты криканул-то! Это ты зря. Старенький он, Игнат Владимирович.
– Вы его знаете?
Соседка сыпанула на асфальт семечками, и стая голубей и воробьёв принялась драться за угощение.
– Я всех-то знаю, да и тебя… Делать нечего, так сплетни собираешь.
– А может… знаете, чего он сидит тогда? – мальчик понял, что странные думы одолевают его с самой первой встречи со стариком.
– Знаю, конечно, как не знать. Я про всех знаю, – снова похвасталась соседка. – Игнат, слышь-ко, женат был, да был у них сын. Только сын уехал, а жена умерла… лет десять назад ещё. Он до сих пор в каком костюме был на поминках, в том и ждёт…
– Смерти? – испугался Андрейка.
– Дурачок! Сына своего.
– А он где?
– Да какая плешивая собака, прости Господи, это знает! Я с ним на Пасху говорила… – соседка прищурилась и вытащила из объёмного кармана новую порцию семечек. – … он ещё два года назад всё обещал приехать, да откладывает. Ну, слава богу, он зимой тут не сидит, а то замёрз бы!
– А чего ж он так? – удивился.
– Да почто знаю! – крякнула соседка. – Я не энциклопедия.
– Вы же говорили, всё знаете, – возразил мальчик.
– Да язык мой червивый, прости Господи!.. – она даже перекрестилась. – Как помело. А вот не едет сын. Оно так… Жизнь молодая, про старика не думает. А вот сам посуди… Игнат один уже, всю жизнь дал сыну да сверху слёз ведрышко. Каково ему тут, м?.. Ты сам-то, мамку свою забудешь?
– Вы что! – Андрейку даже дёрнуло в сторону. – Вы что!
– Хорошо, если так… А ты с какой школы?
– Пятой.
– Ха… Вот там-то раньше Игнат Владимирыч и работал, математику преподавал. Эх, ты бы видел его! Бывало, пригласит к себе детишек, с женой выйдут во двор… Вот тут раньше стояли лавочки и столик деревянной, – она показала на парковку. – Тот вытащит самовар свой, чай пьют, да с тетрадками, и сахар, и как разойдутся до вечера! Любила его детвора, да, не одно поколение воспитал… Когда-ко было то, я еще не толстая да красивая была, и мужики меня любили.
Андрейка уже не слушал и пошёл к старику. Тот встретил его упрямым взглядом.
– Опять орать пришёл?
– Да нет, я... это, – он прокашлялся. – Вы... не бойтесь.
– Чее-его?
– Не бойтесь, говорю, – от волнения даже жарко стало. – Приедет он, сын ваш. Приедет.
Игнат захлопал глазами, казалось, от удивления даже морщины его разгладились. Щёки зарумянились.
– Ты… мальчик...
– Приедет! Приедет! – закричал Андрейка, сжал кулаки. – А не приедет – дурак! Игнат… Владимирович, вы только ждите!
Старик смотрел на него молча, лёд на глазах его треснул даже – засочилась мутная влага, поползла по сухой как картон щеке. Худая грудь задёргалась.
Андрейка бросился прямо на него, вжался лицом в жесткую ткань рубашки. Всё, что копилось внутри с самого дня их встречи, лопнуло и потекло холодным и грустным потоком. Старик только вздыхал и бормотал что-то, гладил мальчика по волосам…
Кончилось жаркое лето, полыхнула осень на траву и деревья. Андрейка ходил мимо лавочки, но видел, что старик всё так же грустен. Потом пришла зима, обсыпала город снегом и льдом, разрисовала окна. В утреннюю холодную муть, перед школой, он видел за окном, что Игнат выходит иногда на улицу, дымит папироской.
Тогда и родился у него план.
Однако старик не выходил на лавочку неделю, вторую, и приподнести подарок не удавалось. Андрейка заволновался, нашёл даже соседку и спросил, но ответ ничуть не успокоил.
Тогда мальчик не стал больше ждать, направился к квартире и с гулко бьющим сердцем заколотил в дверь, однако никто не отвечал. Тогда он начал пинать её ногами, кричать, и внутренне содрогался, что старик уже…
Однако за дверью замяукали, и Игнат тихонько подошёл.
– Кто там… К нам, что ли, Васечка? А, родной? К нам?.. – старик помолчал немного и спросил. – Кто?
– Это я… вы не помните меня, наверное, я тот мальчик, угостил вас бутербродом летом, – затараторил Андрейка. – Откройте, пожалуйста. Срочно. Пожалуйста.
– А, – в голосе чувствовалась сильная боль. – Это ты… Щ-щас…
Загремела задвижка. Дверь немного приоткрылась, потом глаз в щели округлился, и она распахнулась до конца. Лицо Игната посветлело, как снег под солнцем.
– Вы... вы…
Андрейка отошёл в сторону и пропустил мужчин в пальто, несколько женщин в шубах и с пакетами. Тесная прихожая наполнилась шепотком.
– Это же… вы… – губа старика дрожала, и он достал очки, не веря, поспешно натянул их на нос. – Это вы! Вы!
– Мы, Игнат Владимирович, – сказал мужчина с бородкой клинышком. – Здравствуйте. Вот этот малец нас в интернете нашёл, за что и спасибо, – он потрепал волосы Андрейки.
– Серенков… Петренко… Степанин… Воронина…
– Уже Коломиец, – засмеялась красивая женщина в брюках.
– И Шагинин… и все, все вы…
Повисла тишина. Старик сделал шаг вперёд, раскинул морщинистые руки, и тут же всё вокруг взорвалось смехом, разговорами и неуловимым оттенком ностальгии.
К счастью, Андрейка не знал, что это.
До самого вечера они сидели и пили чай. В центре кухонного стола пыхтел начищенный самовар; хрустели сушками и кусковым сахаром. Васька бегал по коленям, хватал из пальцев вкусности. Они вспоминали школьные будни, спрашивали, где затерялся в жизни тот или другой ученик, каждое слово и лицо вызывало всполох полузабытых чувств и историй, отороченных лёгкой грустью и ощущением того, что ничего нельзя вернуть назад.
К счастью, Андрейка пока не знал, что это.
Вернулся он домой только вечером, в темноте. И знал, что глаза Игната снова горят тем огнём, и что они всё еще сидят там и нескоро в квартире потухнет свет!
– Мам, – спросил он. – А ты помнишь ещё своих родителей? Каково это… когда пропадает из жизни самый родной человек?
– Ты чего это? – она с удивлением посмотрела на странно взрослый блеск в его голубых глазах. – Ну, знаешь… так не сказать. Не поймешь.
Она, в сущности, права.
И к огромному, великому счастью Андрейка пока еще не знал, что это.
